2011 reist Tom Scheunemann durch Syrien. In Homs trifft er Nabil. Drei Jahre später ist Homs eine zerstörte Stadt, und Nabil bittet Tom um Hilfe: Er soll ihn nach Deutschland holen. Die Geschichte einer Odyssee durch deutsche Amtsstuben und syrisches Kriegsgebiet. 

В 2011 году Том Шойнеманн путешествует по Сирии. В Хомсе он встречает Набиля. Три года спустя Хомс превращается в разрушенный город, и Набиль просит Тома о помощи: пусть он перевезет его в Германию. История одних скитаний по госучреждениям Германии и сирийскому театру военных действий.

Der Krieg erreicht Tom an einem Dienstag im Mai. In Göttingen, seiner Studienstadt, ist der Frühling noch nicht angebrochen, es regnet in Strömen. Das Semester hat gerade begonnen, Tom die ersten Vorlesungen hinter sich gebracht. Politik im Haupt-, Ethnologie im Nebenfach. An jenem Dienstag bekommt er eine Facebook-Nachricht, geschrieben auf Englisch, abgeschickt von einem Computer in Homs, Syrien:

Война застала Тома в один из майских вторников. В Гёттингене, городе, где он учился, весна еще не началась; шел проливной дождь. Семестр только что начался; Том побывал уже на первых лекциях. На политике — среди профильных предметов, на этнологии — среди второстепенных. В тот самый вторник он получил сообщение в «Фейсбуке», на английском, отправленное с компьютера в сирийском Хомсе.

Nabil Talab, 14. Mai 2013 um 11:09
„Hey Tom! Wie geht es Dir? Ich hoffe, Du bist zufrieden und alles in Deinem Leben läuft gut. Ich muss Dich um einen Gefallen bitten. Einen riesigen Gefallen.“

Набиль Талаб, 14 мая 2013 в 11:09
«Привет, Том! Как дела? Надеюсь, что ты счастлив, и у тебя все хорошо. Мне нужно попросить тебя об одном одолжении. Огромном одолжении.»

Tom Scheunemann, dunkle Locken, Stoppelbart, ist einer jener Menschen, denen das Leben wenig Furcht zugeteilt hat und viel Neugier. Er ist alleine durch Südamerika gereist, studierte ein halbes Jahr im Sudan. Im Februar 2011 fliegt Tom in den Nahen Osten: erst nach Jordanien, dann nach Syrien. In Damaskus nimmt ihn ein Couchsurfer auf. Als Tom nach Homs weiterreisen möchte, bietet der Couchsurfer ihm einen Schlafplatz bei einem Freund an. Nabil, ein schmächtiger Medizinstudent, holt Tom am Busbahnhof in Homs ab.

Том Шойнеманн — темноволосый, со щетиной, — один из тех людей, кого природа обделила страхом и наделила большим любопытством. Он в одиночку путешествовал по Южной Америке и полгода проучился в Судане. В феврале 2011 года Том летал на Ближний Восток: сначала в Иорданию, затем в Сирию. В Дамаске он жил у каучсерфера. Когда том решил поехать в Хомс, этот каучсерфер предложил ему пожить у своего друга. Набиль, щуплый студент-медик, встретил Тома на хомсском вокзале.

Der Ort, drittgrößte Metropole Syriens, boomt zu dieser Zeit, Neubauten dehnen den Stadtrand. In einem dieser Häuser bewohnt Nabil ein Zimmer. Tom schläft auf dem Teppichboden.

Город, третий по величине мегаполис Сирии, в то время бурно развивался, пригород разрастался со строительством новых домов. В одном из этих домов и находилась комната Набиля. Том спал на ковре.

Tagsüber schlendern Tom und Nabil durch die Stadt, die Abende verbringen sie in einer Bar. Sie spielen Tischtennis, trinken Bier. Nabils Englisch ist fließend und fehlerfrei. Er hört amerikanischen Rap und bewundert den Westen, wo jeder frei ist und Religion sich nicht in persönliche Belange einmischt. Über Persönliches sprechen sie kaum. Sie adden einander bei Facebook und nach drei Tagen macht Tom sich auf den Weg nach Aleppo. Eine Reisebekanntschaft, wie sie jeder Backpacker unterwegs schließt, scheint hier ihr Ende zu nehmen. Tom denkt nicht, dass er noch einmal von Nabil hört.

Днем Том и Набиль бродили по городу, вечером заходили в бар. Играли в настольный теннис, пили пиво. Набиль говорил по-английски свободно и без ошибок. Он слушал американский рэп и восхищался Западом, где каждый свободен, и религия не вмешивается в личные дела человека. О личном они почти не разговаривали. Они добавили друг друга на «Фейсбуке», а через три дня Том направился в Халеб. Это знакомство, как и любые знакомства путешественников, здесь, казалось, должно и закончиться. Том не думал, что когда-нибудь еще услышит о Набиле.

Nabil Talab, 14. Mai 2013 um 11:09
„Ich plane einen Besuch in Europa. Wie du weißt, ist es fast unmöglich, ein Schengen-Visum zu bekommen, besonders wenn man aus Syrien kommt. Darum muss meine Bewerbung perfekt sein und dafür brauche ich, wenn möglich, ein Einladungsschreiben. Glaubst du, dass du mir helfen kannst? Alles Liebe, Nabil.“

Набиль Талаб, 14 мая 2013 в 11:09
«Я планирую посетить Европу. Как ты знаешь, получить шенгенскую визу почти невозможно, особенно сирийцу. Поэтому мое заявление должно быть идеальным, а для этого мне нужно, если можно, письмо-приглашение. Можешь ли ты мне помочь? Всего хорошего, Набиль.»

Als Tom die Nachricht liest, lebt er gerade in einer 4er-WG. Sein Zimmer ist geschmückt mit Mitbringseln: Muscheln aus Panama, eine Holzmaske aus Südafrika, Fotos aus Costa Rica, wo seine Freundin an einer deutschen Schule lehrte. Er spielt Handball und kellnert in einer Bar, am Wochenende kocht er mit Freunden indisches Curry.

Когда Тому пришло это сообщение, он как раз жил в коммунальной квартире на четырех человек. Его комната была заставлена сувенирами: ракушки мидий из Панамы, деревянная Маска из Южной Африки, фотографии с Коста-Рики, где в немецкой школе училась его подруга. Он играл в гандбол и работал официантом в баре, а по выходным с друзьями готовил индийский карри.

Zur gleichen Zeit sind am anderen Ende der Welt fünf Millionen Syrer auf der Flucht. Mehr als 70.000 sind schon gestorben. Tom weiß das, er sieht es in der Tagesschau, liest es in Online-Zeitungen. Dann denkt er an Syrien: an Daraa, wo die Revolution begann und wo Nabils Familie lebt. An Aleppo, das einmal wunderschön war und dessen Fluss nun Leichen anschwemmt.

В то же время на другом конце мира пять миллионов сирийцев бежали из страны. Более 70 тысяч уже погибли. Том знал об этом, видел в новостях, читал в интернете. Тогда он подумал о Сирии: о Даръа, где началась революция и где жила семья Набиля. О Алеппо, когда-то дивном городе, к берегам реки которого сейчас прибило мертвые тела.

Aber Tom ist auch mit seinem eigenen Leben beschäftigt: Er muss Prüfungen bestehen und Geld verdienen. Von den Artikeln über Syrien bleibt eine flüchtige Beklemmung, aber in Wahrheit ist das Elend weit weg. Bis zu jenem Dienstag im Mai.

Но у Тома были и свои дела: ему нужно было сдавать экзамены и зарабатывать деньги. Статьи о Сирии вызывали у него мимолетную подавленность, но на самом деле страдания были далеко. До того майского вторника.

Als er Nabils Nachricht liest, ist Toms erster Gedanke: „Bin ich stark genug? Will ich diese Verantwortung tragen?“
Und einen Moment später, sagt Tom heute, habe er gewusst: „Ich muss. Ich kann ein Leben retten.“

Когда он прочитал сообщение Набиля, его первой мысль было: «Достаточно ли я силен? Смогу ли я нести это ответственность?»
И секунду спустя, говорит Том сейчас, он уже знал: «Я должен это сделать. Я могу спасти жизнь.»

Tom Scheunemann, 14. Mai 2013 um 12:24
„Hi Nabil. Mir geht es gut… hab viel zu tun. Ich muss im Moment viel lernen. Natürlich werde ich alles tun, was ich kann, um dich hierher zu bringen. Ich muss mich ein bisschen informieren: wie so ein Brief aussieht, was du brauchst und was ich schreiben muss. Ich melde mich wieder, wenn ich mehr Infos habe.“

Том Шойнеманн, 14 мая 2013 в 12:24
«Привет, Набиль. У меня все хорошо… много дел. Сейчас мне нужно много учить. Конечно, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ты смог попасть сюда. Но мне нужно узнать кое-что: как выглядит это письмо, которое тебе нужно, и что я должен написать. Я напишу тебе снова, когда у меня будет больше информации.»

Tom Scheunemann, 14. Mai 2013 um 21:27
„Ich muss dich nur eines fragen. Willst du nach Europa kommen, um dich mal umzusehen? Oder ist das Teil eines größeren Planes? Möchtest du in Europa bleiben?“

Том Шойнеманн, 14 мая 2013 в 21:27
«У меня есть только один вопрос. Ты хочешь приехать в Европу просто, чтобы посмотреть на нее? Или все это — часть большого плана? Ты хочешь остаться в Европе?»

Nabil ist ehrlich: Er will Syrien für immer verlassen und bittet Tom um Hilfe. „Ich hätte Nein sagen können“, sagt Tom, „er hätte es verstanden.“
Aber mit welcher Begründung? „Sorry, ich muss studieren“?

Набиль был честен: он хочет навсегда уехать из Сирии и поэтому просит Тома о помощи. «Я мог бы сказать нет, — говорит Том, — он бы понял». Но на каком основании? «Извини, мне надо учиться»?

Göttingen hat eine große linke Szene, Tom wendet sich an die Antifa. Doch die helfen eher Flüchtlingen, die schon in Deutschland sind. Wie man jemanden legal ins Land bringt, wissen sie nicht. Er trifft sich mit einer Anwältin, kontaktiert Behörden. Das Ausländeramt ist nur knapp fünf Stunden pro Woche erreichbar: Montag, Dienstag und Mittwoch, von 14.00 bis 15.30 Uhr. Tom telefoniert zwischen den Vorlesungen.

В Гёттингене довольно много левых. Том обратился к антифа. Но они помогали тем беженцам, которые уже находились в Германии, и не знали, как можно законным путем попасть в страну. Он встретился с адвокатом, связался с властями. Департамент иммиграции работал только по пять часов в неделю: по понедельникам, вторникам и средам, с 14:00 до 15:30. Том звонил им в перерыве между лекциями.

Tom Scheunemann, 15. Mai 2013 um 17:04
„Ich bin genauso verloren und verwirrt wie Du…“

Том Шойнеманн, 15 мая 2013 в 17:04
«Я в замешательстве, как и ты…»

Nabil Talab, 24. Mai 2013 um 00:12
„Klar, Mann… Aber du rettest mein beschissenes Leben.“

Набиль Талаб, 24 мая 2013 в 00:12
«Ясно, чувак… Но ты спасаешь мою долбаную жизнь.»

Tom Scheunemann, 24. Mai 2013 um 00:13
„Wenn ich es schaffe, ist es das Beste, was ich je getan habe.“

Том Шойнеманн, 24 мая 2013 в 00:13
«Если у меня все получится, то это будет лучшим, что я сделал за свою жизнь.»

Die Informationen, die man Tom gibt, sind widersprüchlich. Anstatt aufzuzeigen, welche Möglichkeiten Nabil hat, schickt man Tom immer weiter: zur nächsten Zuständigkeit, der nächsten Anlaufstelle. Mit jedem Anruf, jeder patzigen Antwort versteht Tom zwei Paragrafen mehr. Er erkennt den einzigen Weg durch dieses Labyrinth der Vorschriften: Nur wer dem Staat nutzt, darf nach Deutschland. Ein Medizinstudent ohne Einkommen – wie Nabil – ergibt eine Verlustrechnung. Ein Touristenvisum wird damit aussichtslos.

Информация, которую собрал Том, была противоречива. Вместо того, чтобы сказать, что может сделать Набиль, они посылали Тома дальше: в другую инстанцию, следующий пункт назначения. С каждым звонком, с каждым раздраженным ответом, Том понимал на два абзаца больше. Он узнал, что есть единственный способ прорваться через этот лабиринт правил: только те, кто полезен государству, могут въехать в Германию. Студент-медик без дохода — как Набиль — принес бы только убытки. Туристическая виза также не внушала перспектив.

Tom beginnt, an seiner Bachelor-Arbeit zu schreiben, „Nationalismus in Irakisch-Kurdistan“. Nebenbei macht er Dokumente für Nabil fertig: die Anmeldebestätigung für einen Sprachkurs, den er ihm besorgt hat, die Bestätigung des Krankenhauses. An Weihnachten schmückt er mit seinen zwei Brüdern den Baum in seinem Elternhaus. Abends spielen sie Scharade.

Том начал писать дипломную работу по теме «Национализм в иракском Курдистане». Кроме того, он приготовил документы для Набиля: выписку из домовой книги для языковых курсов, о чем он его просил, и подтверждение больницы. На Рождество вместе с двумя братьями он снарядил ёлку в родительском доме. Вечером они играли в шарады.

Im Januar bekommt Nabil einen Termin in der deutschen Botschaft in Beirut. Nabils Motivation soll überprüft werden. Dafür reist Nabil in den Libanon. Wer ist dieser Tom, fragt ihn die Sachbearbeiterin. Ein echter Freund, antwortet Nabil.

В январе Набиля вызвали в немецкое посольство в Бейруте, где его мотивацию должны были проверить. Для этого Набиль поехал в Ливан. «Кто этот Том?» – спросил его работник посольства. «Настоящий друг», – ответил Набиль.

Nach dem Gespräch meldet er sich: Es sei gut gelaufen, er mache sich auf den Weg zurück nach Homs. Nabil will seine Sachen holen, Syrien ein letztes Mal Lebewohl sagen. Viel übrig ist davon ohnehin nicht mehr. Tom packt währenddessen seine Sachen in Kisten. Sein Studium ist bald zu Ende. Ihm fehlen noch 15 Seiten seiner Bachelor-Arbeit, und er fragt sich, welchen Weg er danach einschlagen wird.

После собеседования он сказал себе, что все прошло хорошо, и отправился обратно в Хомс. Набиль хотел забрать свои вещи и попрощаться с Сирией в последний раз. Том сложил все свои вещи в коробки. Его обучение подходило к концу. До окончания дипломной работы оставалось написать 15 страниц, и он спрашивал себя, что будет делать дальше

Nabil Talab, 14. Januar 2014 um 19:47

„Ich hoffe, ich halte dich mit meinen Scheiß-Problemen nicht auf“.

Набиль Талаб, 14 января 2014 в 19:47

«Надеюсь, я не очень достал тебя со своими проблемами.»

Tom Scheunemann, 14. Januar 2014 um 19:48

„Jetzt ist es ja fast vorbei. Nur noch Hoffen und Warten.“

Том Шойнеманн, 14 января 2014 в 19:48

«Уже почти все закончилось. Остается только ждать и надеяться.»

Zwei Tage später, am 16. Januar 2014, nach fast einem Jahr und mehr als 5000 Facebook-Nachrichten, reißt der Kontakt ab.

Два дня спустя, 16 января 2014 года, после почти года разговоров и 5 тысяч сообщений в «Фейсбуке», общение прервалось.

Nabil antwortet nicht auf Mails, sein Handy ist aus. Seine Freundin weiß nicht, wo er steckt, Freunde fahren in den Norden, um ihn zu suchen. Am Grenzübergang zum Libanon verliert sich seine Spur.

Набиль не отвечал на сообщения, его телефон был недоступен. Его девушка не знала, куда он пропал, а друзья уехали искать его на север. На границе с Ливаном они потеряли его след.

„Ich dachte: Es ist vorbei“, sagt Tom. „Er liegt irgendwo angeschossen im Straßengraben. Oder er wird gefoltert. Oder er ist tot.“

«Я думал: все кончено, — говорит Том. — Он лежит раненый где-нибудь в канаве. Или его пытают. Или он мертв».

Tom geht noch immer in die Bibliothek und arbeitet an seiner Bachelor-Arbeit, aber er schafft es nicht, sich zu konzentrieren. Einmal bricht er zusammen und weint stundenlang. Tom trauert um einen Menschen, den er kaum kennt. Trauert, weil er Nabil nicht helfen konnte. Weil er am Ende doch machtlos war gegen die deutschen Visa-Bestimmungen und Assads Schergen. Der Krieg, ein Nebel, der über Toms Leben lag, hatte sich gerade gelichtet. Nun zieht er sich zu, dicht und undurchdringlich wie eine Wand.

Том по-прежнему ходил в библиотеку и работал над своей дипломной, но ему не удавалось сконцентрироваться. Что-то в нем сломалось, и он плакал несколько часов подряд. Том оплакивал человека, которого едва знал. Оплакивал, потому что он не смог ему ничем помочь. Потому что, в конце концов, он оказался бессилен против немецкого визового режима и приспешников Асада. Война, этот туман, который до этого клубился у ног Тома, только что поднялся. Теперь он захватил Тома, плотный и непроницаемый, как стена.

Vier Wochen vergehen, dann erhält er eine Nachricht.

Четыре недели спустя он получил сообщение.

Nabil Talab, 10. Februar 2014 um 07:24

„Hallo, mein lieber Freund. Ich bin raus. Ich lasse dich wissen, wie es weitergeht. Mir geht’s gut. Mein Körper ist nur ein bisschen schwach. Ich kann nichts tun. Außer heulen wie ein Baby.“

Набиль Талаб, 10 февраля 2014 в 07:24

«Привет, мой дорогой друг. Меня не было. Даю тебе знать, как идут дела. У меня все нормально. Слегка слаб. Нечего делать. Ну и реву как ребенок.»

Tom Scheunemann, 10. Februar 2014 um 17:57

„Mein Freund, ich kann dir nicht sagen, wie froh ich bin. Ich hab mir solche Sorgen gemacht. Jeden Tag meine Nachrichten gecheckt.“

Том Шойнеманн, 10 февраля 2014 в 17:57

«Друг мой, не могу выразить, как я рад. Я так волновался! Проверял сообщения каждый день.»

Tom Scheunemann, 10. Februar 2014 um 17:57

„Ich hab mir die Augen ausgeweint. Mehrmals!“

Том Шойнеманн, 10 февраля 2014 в 17:57

«Я выплакал все глаза! Несколько раз!»

Kurz hinter der Grenze war Nabil festgenommen worden. Zufällig, willkürlich. Und genauso wahllos ließen ihn die syrischen Behörden nach einigen Wochen wieder frei. Nach seiner Rückkehr ist Nabils Tonfall verändert. Seine Nachrichten, die selbst in Kriegszeiten leicht und scherzhaft blieben, klingen plötzlich düster.

Оказалось, что на границе Набиля арестовали. Без какой-либо причины. И точно так же, без какого-либо объяснения через несколько недель сирийские власти выпустили его на свободу. После возвращения тон Набиля изменился. Его сообщения, даже в войну остававшиеся легкими и шутливыми, вдруг зазвучали мрачно.

Nabil Talab, 10. Februar 2014 um 21:20

„Die Welt ist ein furchtbarer Ort, mein Freund.“

Набиль Талаб, 10 февраля 2014 в 21:20

«Мир – это страшное место, друг мой.»

Nabil Talab, 10. Februar 2014 um 21:20

„Als ich einsaß, habe ich keine einzige Träne geweint. Jetzt kann ich nicht aufhören.“

Набиль Талаб, 10 февраля 2014 в 21:20

«Когда меня арестовали, я не проронил ни слезинки, а теперь не могу остановиться.»

Tom Scheunemann, 10. Februar 2014 um 21:21

„Dort, wo du gerade bist, ist die Welt vielleicht furchtbar… Aber bitte vergiss nicht… Sie kann so wunderschön sein.“

Том Шойнеманн, 10 февраля 2014 в 21:21

«Там, где ты сейчас, мир, возможно, – ужасное место. Но, пожалуйста, не забывай… Он может быть очень прекрасен.»

Tom vermutet, dass Nabil in der Haft gefoltert wurde – aber er hakt nicht nach. So wie er nie nach Nabils Motiven gefragt hat. In seiner Selbstlosigkeit ist Tom pragmatisch. Nabil ist kein politischer Aktivist, er wird nicht gesucht wie andere, die sich im syrischen Widerstand engagieren. Ihnen bei der Flucht zu helfen, wäre vielleicht dringender nötig. Aber Nabil hat eine Ausbildung, die in Deutschland angesehen und rar ist. Um mehr als ein Leben zu retten, spürt Tom, reicht seine Kraft nicht. Aber dieses eine Leben zu schützen hat er sich zur Pflicht gemacht. „Die Welt ist so ungerecht“, sagt Tom. „Und jetzt, nur dieses eine Mal, kann ich etwas ändern.“

Том думал, что Набиля пытали в заключении, но он не донимал его вопросами. Так же, как никогда и не спрашивал о его мотивах. В своей самоотверженности Том был прагматичным. Набиль — не политический деятель, он не собирался примыкать к сирийской оппозиции. Помочь ему бежать, возможно, было бы более полезно. Но у Набиля есть образование, престижное и редкое в Германии. Для того, чтобы спасти более чем одну жизнь, думал Том, его сил недостаточно. Но эту одну жизнь он должен защищать во что бы то ни стало. «Мир так несправедлив, — сказал Том. — Но теперь, только в этот раз, я могу что-нибудь изменить».

Im März 2014 besteigen Nabil und seine Freundin in Homs das Auto eines libanesischen Bekannten. Er bringt die beiden an die Grenze, verhandelt mit den Soldaten am Checkpoint. Nabil bekommt sein Visum für zwei Monate. Mit seiner Freundin lebt er in einem Zimmer, das 700 Dollar kostet. Im Libanon gibt es kaum Arbeit; der Flüchtlingsstrom aus Syrien hat die Stimmung zusätzlich angeheizt. Nabil lebt von Erspartem und hofft jeden Tag, dass das Visum aus Deutschland kommt.

В марте 2014 года Набиль со своей девушкой сели в автомобиль ливанского знакомого в Хомсе. Он довез их до границы и передал солдатам на пропускном пункте. Набиль получил визу на два месяца. Он жил со своей подругой в одной комнате, за которую платил 700 долларов. В Ливане было очень мало работы; поток беженцев из Сирии все рос. Набиль жил на свои сбережения и надеялся, что придет виза из Германии.

Nabil Talab, 3. April 2014 um 15:32

„Hey Kumpel. Hab die Botschaft heute angerufen. Weißt Du was?!? Ich hab das Visum. 6 Monate.“

Набиль Талаб, 3 апреля 2014 в 15:32

«Привет, дружище. Сегодня звонили из посольства. И знаешь, что?!? Я получил визу. 6 месяцев.»

Tom Scheunemann, 4. April 2014 um 16:33

„WAAAAAAAS???????????????“

Том Шойнеманн, 4 апреля 2014 в 16:33

«ЧТООООООООООО???????????»

Tom Scheunemann, 4. April 2014 um 16:34

„Haben wir es geschafft?“

Том Шойнеманн, 4 апреля 2014 в 16:34

«У нас получилось?»

Tom Scheunemann, 4. April 2014 um 16:37

„Unglaublich.“

Том Шойнеманн, 4 апреля 2014 в 16:37

«Невероятно».

In Beirut senkt sich der Abend über die Minarette und Kirchtürme, und Nabil packt. Drei Hosen, fünf T-Shirts, ein Pullover, zwei Hemden. Eine deutsche Zeitschrift, die ihm ein Austauschstudent geschenkt hat. Dazwischen, sorgfältig verstaut, ein Stapel so dick wie ein Daumen: Dokumente. Zeugnisse, Urkunden, Ausweiskopien. Ein Leben in Klarsichthüllen. Zum Schluss legt er seinen Pass auf den Koffer. Auf Seite 7 klebt das deutsche Visum. „Es ist das Wertvollste, was ich je besessen habe“, sagt Nabil.

В Бейруте солнце садилось за минаретами и колокольнями, а Набиль собирал вещи. Трое брюк, пять футболок, свитер, две рубашки. Два немецких журнала, которые ему подарил один студент по обмену. Между ними, тщательно уложенная, папка толщиной с большой палец — документы. Наконец, на чемодан он положил паспорт. На седьмой странице вклеена немецкая виза. «Это самое ценное, что у меня когда-либо было», — говорит Набиль.

Nabil hat die Aura eines Philosophiestudenten: schmales Kinn, eckige Brille. Ein Kindergesicht, aber zu ernst für sein Alter. Er spricht leise und akkurat, in seinen Bewegungen liegt Höflichkeit, aber auch Scheu. Wortlos zeigt er auf seine Turnschuhe: ein Paar grau-schwarzer Sneakers. Nabil hat sie im Gefängnis bekommen. „Sie erinnern mich daran, warum ich gehe“, sagt er schließlich, „und nie wieder zurückkomme.“

Набиль был похож на студента, изучающего философию: узкий подбородок, квадратные очки. Лицо ребёнка, но для его возраста — слишком серьёзное. Говорит тихо и аккуратно, в его движениях — учтивость, но и робость. Молча он смотрит на свою обувь: пару черно-серых кроссовок. Их выдали Набилю в тюрьме. «Вы напоминаете мне, почему я еду, — говорит он, — и никогда не вернусь».

Nabil hatte den Krieg in Syrien vom ersten Moment an erlebt. Er stand auf dem Balkon seines Elternhauses in Daraa, als plötzlich der Strom ausfiel. Dann hörte man Schüsse, es mussten hunderte Patronen sein. „Bald bricht die Hölle los“, dachte Nabil in diesem Moment. Er sollte Recht behalten.

Набиль видел войну в Сирии с самого ее начала. Он стоял на балконе своего дома в Даръа, когда вдруг отключился свет. Затем раздались выстрелы, должно быть, несколько сотен. «Скоро начнётся ад», — подумал Набиль в тот момент. И он был прав.

In Homs, wo Nabil studierte, fuhren bald nicht mehr Busse durch die Stadt, sondern Panzer. Sobald es dunkel wurde, zuckten Explosionen durch den Himmel, und wenn Nabil morgens aus dem Haus kam, stieg er über die Opfer der Nacht. Irgendwann schlossen die Geschäfte, es gab keine Lebensmittel mehr. Und ständig riefen die Eltern seiner Kommilitonen bei Nabil an: Der Sohn sei nicht nach Hause gekommen, ob Nabil wüsste, wo er steckt. „Da war klar: Er ist weg. Im Gefängnis oder tot“, sagt er, und nichts an seinem Ton ändert sich.

Вскоре в Хомсе, где учился Набиль, по улицам начали ездить не автобусы, а танки. После того¸ как стемнело, небо начало озаряться отблесками взрывов, и когда утром Набиль вышел из дома, улицы были усеяны жертвами этой ночи. Потом закрылись магазины, пищи больше не было. И постоянно звонили Набилю родители его однокурсников: их сын не пришёл домой, не знает ли Набиль, где он? «Все ясно: его нет. В тюрьме или убит», — отвечал он, и в его голосе ничего не менялось.

Als sie Nabil an der Grenze festnahmen und an die Wand stellten, ihm die Hände auf dem Rücken fesselten und die Augen verbanden, da dachte er an Deutschland. Daran, dass die Menschen dort morgens zur Arbeit gingen und Familie hatten und ihre Tage ein Ziel und einen Sinn. Daran, dass irgendjemand in der deutschen Botschaft gerade seine Papiere sichtete und er dafür am Leben bleiben musste.

Когда Набиля арестовали на границе, и он стоял у стены, со скованными за спиной руками и завязанными глазами, он думал о Германии. О том, что по утрам там люди идут на работу, у них есть семья, ежедневные цели и смысл жизни. О том, что кто-то в посольстве Германии увидел его документы, и только поэтому он остался в живых.

Tom Scheunemann, 9. April 2014 um 22:35

„Mann, ich kann immer noch nicht glauben, dass es geklappt hat.“

Том Шойнеманн, 9 апреля 2014 в 22:35

«Дружище, я все ещё не могу поверить, что это сработало.»

Tom Scheunemann, 9. April 2014 um 22:36

„Schätze, ich glaube es erst, wenn du am Flughafen ankommst.“

Том Шойнеманн, 9 апреля 2014 в 22:36

«Дорогой мой, я поверю в это только тогда, когда своими глазами увижу тебя в аэропорту.»

Nabil Talab, 9. April 2014 um 22:36

„:D“

Набиль Талаб, 9 апреля 2014 в 22:36

«:D»

Um halb fünf in der Frühe kommt das Taxi, außer Soldaten ist niemand auf den Straßen. Im Dunkel des Morgens läuten die Kirchenglocken. Nabil und Mariam, seine Freundin, stapeln ihre Koffer im Fond. Sie sehen einander ähnlich: Beide schmal und schüchtern, die Haltung leicht gebückt, als müssten sie sich vor etwas ducken. Auch Mariam ist gefoltert worden, auch sie hat dank der Hilfe eines deutschen Bekannten ein Visum bekommen. Gemeinsam fahren sie das letzte Mal durch die Straßen von Beirut.

В половине пятого утра пришло такси. На улице не было никого, кроме солдат. В утренней темноте звонили церковные колокола. Набиль и его подруга Мариам, забросили свои вещи в багажник. Эти двое были похожи: оба худые и робкие, осанки слегка сутулые, будто они опасались чего-то. Мариам тоже пытали, она тоже получила визу с помощью знакомого из Германии. Вместе они ехали в последний раз по улицам Бейрута.

Der Taxifahrer gibt Gas, 70 km/h, dann 80. Vorbei an Stacheldraht-Verhauen, an Sandsäcken und Panzersperren. Mit 90 km/h geht es durch die schiitischen Viertel Beiruts, wo im Winter jeden Monat eine Bombe explodierte.

Таксист давил на педаль газа. 70 км/ч, затем 80. Машина летела через «ежи», через противотанковые рвы и мешки с песком. На скорости 90 км/ч они промчались через шиитский район Бейрута, где зимой каждый месяц взрывалась бомба.

Der Krieg hat Nabil bis hierher verfolgt.

Война преследовала Набиля до сих пор.

Nabil sieht starr aus dem Fenster und kann doch nicht verhindern, dass ihm die Tränen kommen. Hält Mariams, so fest, dass seine Fingerknöchel weiß werden. Das letzte Mal kreuzt Assad seinen Weg: „Hafiz al-Assad“, die Stadtautobahn von Beirut, biegt über eine Brücke nach Südosten ab. Aber wenn man die Strecke Beirut-Damaskus sucht, sagt Google Maps: Wir konnten keine Route berechnen.

Набиль неподвижно смотрел в окно и не мог сдержать слез. Он держал Мариам так крепко, что костяшки пальцев побелели. В последний раз Асад встаёт на его пути: трасса «Хафез аль-Асад» из Бейрута сворачивает на мост на юго-восток. Но если кто-то пытается найти дорогу Бейрут-Дамаск, Google Maps говорит: «Мы не смогли проложить маршрут».

„Ich werde Syrien vermissen“ Es geht Nabil nicht leicht über die Lippen. Aber die Gastfreundschaft der Menschen wird ihm fehlen, ihre Herzlichkeit. Dass ein Fremder gleich Freund ist. In Deutschland, hat Nabil gehört, gehe man mit Ausländern nicht besonders gut um.

«Я буду скучать по Сирии», — этим словам нелегко сорваться с губ Набиля. Но ему не будет хватать гостеприимства людей, их доброты и тепла. Того, что незнакомец — тот же друг. В Германии, как слышал Набиль, не особенно хорошо ладят с иностранцами.

Als Nabil Tom anschrieb, hatte er keine Hoffnung, dass dieser wirklich antworten würde. „Wir kannten uns ja kaum“, sagt Nabil. „Ich dachte, er liest die Nachricht und vergisst sie dann wieder.“ Jede Woche rechnete Nabil damit, dass Tom aufgeben, sich nicht mehr melden würde. Bestimmt sind nicht alle Deutschen so, sagt Nabil, aber wenn es nur ein Paar Toms gibt, ist es ein gutes Land.

Когда Набиль написал Тому, он и не надеялся, что тот ответит. «Мы едва ли знали друг друга, — говорит Набиль. — Я думал, он прочитает сообщение и тут же забудет его». Каждую неделю Набиль думал, что Том сдастся и больше не будет писать ему про свои попытки помочь. Конечно, не все немцы такие, как Том, но если есть хоть пара таких, то Германия — хорошая страна.

Um 6:40 hebt das Flugzeug ab.

В 6:40 самолёт взлетел.

Tom Scheunemann, 10. Mai 2014 um 12:07

„Das ist vielleicht unsere letzte Facebook-Unterhaltung.“

Том Шойнеманн, 10 мая 2014 в 12:07

«Это, пожалуй, наша последняя переписка в “Фейсбуке”.»

Drei Stunden und 3000 Kilometer entfernt kocht Tom sich einen Kaffee. Das Wochenende liegt noch als Schatten unter seinen Augen: In Göttingen hat er bis morgens den Geburtstag eines Freundes gefeiert; zu Funk getanzt, „Mexikaner“ getrunken. Er kaut auf einem Brötchen und checkt seine E-Mails. Später steigt er in den ICE nach Frankfurt. Windräder ziehen vorbei, im Bordrestaurant gibt es Königsberger Klopse.

В городе, расположенном на расстоянии трёх тысяч километров и с трёхчасовой разницей во времени, Том готовил себе кофе. Выходные отпечатались на его лице мешками под глазами: в Гёттингене он до утра праздновал день рождения друга, танцевал фанк, пил коктейль Mexikaner. Сейчас он жевал булочку и проверял электронную почту. Затем он сядет на экспресс до Франкфурта. Мимо будут проплывать ветряные мельницы, в вагоне-ресторане будут подавать кёнигсбергские тефтели.

Toms Mutter ruft an: Sie hat ein Zimmer hergerichtet. Holzmöbel, hellblaue Wände, über dem Bett ein Kunstdruck von Miró. Sie will dem Besuch auch noch etwas kochen. Ob Nabil Schweinefleisch isst? Tom zuckt mit den Schultern. „Ich weiß nicht mal, wie viele Geschwister er hat“, sagt Tom, als er aufgelegt hat. „Muss ich das, um ihm zu helfen?“

Позвонила мать Тома: она подготовила комнату. Деревянная мебель, бледно-голубые стены, над кроватью — картина Жоана Миро. К его приходу она что-нибудь сготовит. Ест ли Набиль свинину? Том пожал плечами. «Я даже не знаю, сколько братьев и сестёр у него есть, — сказал Том, повесив трубку. — Должен ли я знать это, чтобы помогать ему?»

Tom Scheunemann, 10. Mai 2014 um 12:08

„Was für ein komisches Gefühl… Ich werde mich daran gewöhnen müssen, Dir ins Gesicht zu sprechen.“

Том Шойнеманн, 10 мая 2014 в 12:08

«Такое странное чувство… Я должен привыкнуть к тому, чтобы говорить с тобой лицом к лицу.»

Am Flughafen Frankfurt leuchten orangene Transparente: „Stilllegung der Nordbahn“, „Müde Kinder lernen nicht.“ Wutbürger haben die Eingangshalle belegt. „Nabil wird sich freuen“, Tom muss grinsen. „Endlich legale Demos!“

В аэропорту Франкфурта мелькали оранжевые транспаранты: «Нет закрытию северной железной дороги!», «Уставшие дети не будут учиться». Протестующие заняли весь зал. «Набиль будет счастлив, — усмехнулся Том. — Наконец-то законные митинги!»

Er sieht auf die Anzeigetafel, Ankunft 18.25, Ausgang B1. Gleich nach dem Flug aus Barcelona, vor der Maschine aus Tel Aviv.

Он посмотрел на табло: прибытие в 18:25, выход В1. Сразу после рейса из Барселоны, перед самолётом из Тель-Авива.

Ein Jahr hat Tom für diesen Tag gekämpft. Es ist der Beginn eines neuen Lebens für Nabil und gleichzeitig das Ende von Toms Verantwortung. Bald, sagt er, wird Nabil selbst ins Migrationszentrum gehen können, er wird einen Job finden oder Asyl beantragen. Tom hat seine Pflicht getan.

Целый год Том боролся ради этого дня. В этот день начинается новая жизнь Набиля, а Том снимает с себя ответственность. Скоро, говорит он, Набиль сам сможет пойти в миграционный центр, найдёт работу или будет ходатайствовать о предоставлении убежища. Том сделал своё дело.

„Ich kann ihn gehen lassen“, sagt Tom. Sie werden nicht mehr Flüchtling und Fluchthelfer sein, sondern Freunde. Tom will Nabil den Jahrmarkt zeigen und den Hamburger Hafen. Er trägt seine graue Strickjacke, er hat sie immer an, wenn er verreist. Er trug sie auch vor drei Jahren in Homs.

«Теперь я могу предоставить всё ему», — говорит Том. Они больше не беженец и его помощник, а друзья. Том хочет сводить Набиля на карнавал и в гамбургский порт. Набиль опять в своей серой вязаной кофте, которую он постоянно носит, когда выходит куда-то. Он носил ее и три года назад в Хомсе.

„Sie sind gelandet“, sagt Tom. „Wahnsinn.“

«Они приземлились, — говорит Том. — Это безумие».

Einen Raum weiter wuchtet Nabil zwei Koffer vom Band, dazu zwei Mal Handgepäck. Mariam hat noch eine Extra-Tasche: darin Reis und Tomaten, Bulgur, Zwiebeln und Labne. Sie hat gehört, dass das Essen in Deutschland teuer sei, und hütet den Beutel wie einen Notgroschen.

Два чемодана Набиля приехали на ленте, ещё две сумки он нёс как ручную кладь. У Мариам была ещё одна дополнительная сумочка — с рисом и помидорами, булгуром, луком и сыром лабне. Она слышала, что в Германии еда дорогая, поэтому взяла немного с собой.

Nabil war noch nie an einem derart großen Flughafen. Überall Glas und Stahl, die Luft ist kalt und klar. Bis zum Ausgang sind es einige hundert Meter. Rolltreppen, Türen, gewundene Gänge. Nabil fährt sich durch die Haare, sein Atem ist hastig. Sein Körper scheint nicht zu wissen, wohin mit der Anspannung. Es ist der schönste Tag, aber er spürt nichts als Angst. Über der letzten Tür steht „Exit“, dabei ist es für Nabil der Eintritt in ein Leben voller Pünktlichkeit und Ordnung, aber ohne den syrischen Sonnenschein und ohne den gewürzten Reis, den seine Mutter ihm immer kocht. Es wird Jahre brauchen, bis Nabil in Deutschland sein Zuhause nennen kann, er weiß das. Er will sich anstrengen: Deutsch lernen, mit dem Rauchen aufhören, im Bus immer ein Ticket lösen. Aber wird es genug sein?

Набиль никогда не был в таком большом аэропорту. Всюду стекло и сталь, воздух холодный и ясный. До выхода — несколько сотен метров. Эскалаторы, двери, извилистые коридоры. Набиль запускает пальцы в волосы, его дыхание ускоренно. Его тело, кажется, не знает, как избавиться от напряжения. Сегодня лучший день в его жизни, но он не чувствует ничего, кроме страха. Над последней дверью написано «Выход». Для Набиля — это начало жизни, полной пунктуальности и порядка, но без сирийского солнца и пряного риса, который всегда готовила ему мать. Пройдут годы, прежде чем Набиль сможет позволить себе купить здесь дом, он это знает. Но он попытается: и выучить немецкий, и бросить курить, и каждый раз покупать билет на автобус. Но будет ли этого достаточно?

Und dann ist da Tom. Was soll er zu ihm sagen? „Wie geht’s dir? Was hast du die letzten drei Jahre gemacht?“ Was ist ein guter erster Satz, nachdem Dir jemand das Leben gerettet hat?

А ещё Том. Что Набиль ему скажет? «Как дела? Что ты сделал за эти три года?» Какое оно — правильное приветствие для того, кому ты обязан своей жизнью?

Dann öffnet sich die Glastür. Dahinter steht Tom.

Вот открывается стеклянная дверь. За ней — Том.

Nabil Talab, 10. Mai 2014 um 12:18

„Bis dann und dort!“

Набиль Талаб 10 мая 2014 в 12:18

«До скорой встречи!»

Tom Scheunemann, 10. Mai 2014 um 12:20

„Bis dann. Wir sehen uns!“

Том Шойнеманн, 10 мая, 2014 в 12:20

«До скорого! Увидимся.»